Яркие разводы акварели,
Белый лист — основа всех основ,
Краской, «Посвящение Апрелю»,
Пишет неокрепший Глазунов
Твёрдою рукой, неторопливо,
Центром, обозначив свой коллаж,
Где-то, возле финского залива,
Он рисует Ленинский шалаш
Из него, в лучах дневного света
Неулыбчив, грустен и понур,
Выползает вождь Страны Советов,
И пешком идёт на Байконур
Там, в степях бескрайних Казахстана,
От Арыси западней чуток,
Высится ракета из титана,
А на ней написано «Восток»
Керосином плотно затоварен,
Междугаллактический болид,
Юрий Алексеевич Гагарин
«Беломором», кольцами шалит
Пережив секундное смущенье,
От такого, скажем — тет-а-тет,
Ильича «пробило» откровеньем,
В первый раз, за пять десятков лет:
— Я вот, тоже был когда-то молод,
Баламут, стиляга, озорник,
Но скрестив однажды серп и молот,
Променял мечту на броневик,
Так хотелось лучше обустроить,
Родину любимую свою,
Только я, поправ и стыд, и совесть
«Обустроил» Царскую семью.
Очень мне неловко, право-слово
Мается, болезная душа...
(Видимо за это, Глазуновым,
Царь написан возле шалаша)
Нимб его слепит глаза лучами,
На манер «направленной струи»,
Потому, не пишутся ночами,
«Тезисы апрельские» мои
Да ещё вокруг — такие рожи,
Что иным, и знать не суждено,
На «Сержанта Пеппера» похоже,
Это, с позволенья, «полотно»
Первый космонавт всея России,
Прошептал сквозь зубы, Ильичу:
— Да и я морально обессилен,
Даже лезть в ракету не хочу
Убедить конкретикою дабы,
Положив рукою, на плечо,
Он сказал «ПОЕХАЛИ» (по бабам)
— Герман, ты прикроешь, если чё?
— В Вашем предложении, дурного
Я не вижу. Едемте в бордель!...
Так, нетрезвой кистью Глазунова,
На холсте куражился Апрель.