Когда нервотрёпка калит добела,
а будни унылы и серы,
когда без труда не предъявит земля
нам расположенье своё,
мы склонны усидчиво нежить тела
в своём бытие, но без веры,
но как не отметить без всяких ля-ля,
что вера и есть бытиё...

* * *

Тот гладит ей кожу, целует плечо,
щекочет губами за ушком,
купает в озёрах изысканных вин,
ломая комедию-буфф.
Однако, прочтя на рассвете клочок
его эсэмэсок подружкам,
она удаляет аппендикс любви,
преострым протестом проткнув.

А этот - товарищ твой лет восемьсот
и друг, понимающий тонко.
Он рядом с тобой в повседневной борьбе,
беды не страшась ни черта.
Но лишь полыхнёт для него небосвод
огнём золотого телёнка,
ты всё-всё-всё-всё узнаёшь о себе
из вдруг окривевшего рта.

А эти веками просились под кров,
подмоги моля и защиты,
клялись обеспечить совместный уют
и дружбы народов размах.
Но стоило вымя соседских коров
им сунуть под нос и наймиты
стреляют, взрывают, дубинами бьют,
сжигают в казённых домах.

* * *

И нам, одолевшим достаточно лун,
оценкой проникнуться впору -
циничная ложь, совершая блицкриг,
бесславную пишет скрижаль.
Исходом ошибки отъявленный лгун -
не брат боевому сапёру:
на том бытиё пресекается вмиг,
на этом лишь вера... А жаль!