Предпраздничный урок недолго длится.
Географ, школьный глобус покрутив,
как бы сейчас сказали, в стиле блица,
нам показал все страны и столицы,
а сам ушел на свой корпоратив.

Нас отпустить с уроков – повод веский:
в учительской завешано окно,
все карты мира вместо занавески,
а между карт лишь щелочки, как лески
(в них ничего не видно всё равно).

Я, радуясь взрослеющей походке,
иду домой по снегу-толокну.
У бани бабка продает вехотки,
а рядом мой братан с полбанкой водки
меня зовёт с ним подойти к окну,

где на стекло мороз наклеил льдинку,
где за стеклом нет равенства полов,
но можно видеть (с тазиком в обнимку)
эротосексуальную блондинку.
А впрочем, мы не знаем этих слов.

Страна еще не знает слово «порно»,
а секс есть там, где есть публичный дом,
все туалеты я зову уборной
и зреть в окошко не хочу упорно,
а лишь стою в обнимку со стыдом.
__________

Я вспомнил этот день в берлинской бане,
в которую меня сводил мой сын.
В Берлине он стучит на барабане.
Есть домик (семь минут на Дойчебане) –
в Германии так платят за басы.

О чем зима стекло у окон крыжит,
разводы множа (в форме эполет)?
О том, что дождь декабрьский лижет крыши,
и немки в бане, голые, как лыжи,
по парам ходят в общий туалет?

Опять порнуху кажет телевизор.
И почему ж мне хочется туда,
где не нужны ни еврики, ни виза,
где карты производства Учпедгиза,
а я стою в объятиях стыда?