Внутренний мир никого не касается,
Но с отраженьем всё как-то неласково:
С пары стаканов во мне прорезается
Глухонемой переводчик с китайского.
Мне против шерсти казаться задирою,
Но почему-то, как старые трагики,
Жестикулирую – жестикулирую:
Рученьки-грабельки свищут, как сабельки!
Я со своими подручными знаками –
Не боевыми, и не богохульными –
Клёван воронами, кусан собаками,
И многократно задержан патрульными.
Как собеседники пялятся искоса!
Кажется им, будто пассы – уродливы…
Но, если душу словами не высказать,
Выход один – городить иероглифы?
Ближним, сроднившимся с матами отчими,
Тягостен псих с повреждённою башнею –
Скрученный в кокон трескучими скотчами,
Я на людей только лаю и кашляю.
За непонятками и недомолвками
Как не смотреть на амбалов с обидою
Псевдокитайскими глазками-щёлками,
С мордой лица, не по делу побитою?
Зря на меня возбухают ничтожества:
Мысль переложена, но не оболгана
Если имеет аналогов множество
Жест, на манер детородного органа?
Разум не всё подвергает сомнению,
И не спешит с молотьбой духоборческой –
Это ль не зависть ничтожности к гению,
Или нетворческой личности – к творческой?
Я их жалею, как ангелы – поползней,
Снова непонятый, но и не подленький:
Вымысел мима – правдивей и образней
Устной брехни про постельные подвиги!