Под тяжестью ритмических оков,
Беду никак не признавая горем,
Он бдел, как завещал Козьма Прутков,
Взор вожделенно устремляя в корень.
Терзал Пегасу пятками бока
Бесперспективно лирик-самозванец.
Не предвещал вокальности бокал,
И счастья пребывания в нирване.
Пусть был тщеславен - все не без греха!
Но монумент себе весьма проворно
Он изваял, издав трактат в стихах
"Монументальность лирики заборной".
Запас словарный был настолько хил,
В границах: "тили-тили", "трали-вали",
Что даже борзописцем от сохи
На форумах его не признавали.
Но было не знакомо слово сплин
Носителю экстравагантных бантов.
Он беглым взглядом мог испепелить
Тех, кто не верил в мощь его таланта.
Спондей и дактиль был его коньком,
Второй пеон, брахиколон, и дохмий.
Пил микс одеколона с коньяком,
От выхлопа наутро мухи дохли.
Однажды, насидевшись от души,
В оклеенном афишами сортире,
Он лиру о колено сокрушил,
Всецело гений посвятив сатире.